А каков же торф в таких болотах?! Глубина залежи здесь до 3.5–5 м. В ней преобладают древесные торфа, иногда Они переслаиваются с древесноосоковыми, осоковыми и даже осоково-гипновыми видами. Нижний придонный слой — согровый торф. Это говорит о том, что в своем развитии согры сменялись открытыми болотами, а потом вновь на них поселялись деревья.

Далека Сибирь, и много в ней еще неизведанного. Бесконечные леса, огромные болота, величавые реки, неисчерпаемые запасы газа и нефти… Так можно продолжать еще долго. Но и здесь предметом нашего внимания остаются болота, среди которых есть интереснейшие, уникальнейшие. Вы узнаете о том, как открыли эти болота, причем совсем недавно: около 10 лет назад. Для меня же это открытие произошло еще позже.

Все началось со знакомства с диссертацией Т. А. Бляхарчук, которую я должна была оппонировать в г. Томске. Работа была великолепна. Чувствовалась школа Юрия Алексеевича Львова — одного из крупнейших специалистов нашей страны по болотоведению, возглавляющего это Направление в Институте биологии и биофизики при Томском университете. Диссертантом решались вопросы становления и развития лесов и болот в голоцене на юго-востоке; Западной Сибири — территории, до последнего времени в этом плане исследованной очень поверхностно. Мое внимание привлекли разрезы торфяных болот с мощными слоями папоротниковых торфов, причем часто к остаткам папоротников примешивались корешки и пленки вахты, хвоща, гипновых мхов. «Нонсенс! Невозможное сочетание! — подумала я. — Не могли вместе расти папоротники — мезофиллы по своей экологии — с растениями, типичными для топей». Конечно, папоротники встречаются в лесных болотах, где поселяются на микроповышениях. Но чтобы они росли в топи — трудно представить. Так оказалось, что о болотах не все еще известно даже таким старым зубрам, как; я.

Почему же об этом мы узнали только в последнее десятилетие? Дело в том, что остатки папоротников очень трудны для определения в торфе. Поэтому аналитики и пропускали их, приписывая к другим видам или называя просто «травы». Раньше всех научились их определять томские болотоведы. Тогда-то и оказалось, что в пойменных торфяниках по р. Оби таких торфов немало.

А теперь отвлечемся немного и представим себе дебри каменноугольных болот, где царили древовидные папоротники. Огромные их деревья простирали свои разлапистые листья, над влажной тропической трясиной 250 млн лет назад. Такие болота были и в Сибири, и в них образовались мощные слои торфа, превратившегося впоследствии в каменный уголь. Проходила тысячелетия, менялся климат; (одни виды отмирали, другие приспосабливались к умеренному климату наших широт. Потомки же древовидных папоротников переселились в тропики, а у нас остались только травянистые виды папоротников. Многие из них обитают в лесах, но немало видов встречается и в лесных болотах, особенно в сограх.

Сейчас папоротниковый покров на болотах Западной Сибири стал совсем редким. В прошлом же, судя по торфяным залежам, травяные папоротниковые сообщества на болотах были широко распространены. «Похоже, что они отжили отпущенный им природой срок. Но в начале голоцена таких болот было много, особенно в Причулымье», — пишет Е. Я. Мульдияров, один из ведущих болотоведов Западной Сибири.

А в наше время? Отправляясь в экспедицию в пойму р. Оби (в пределах Томской области), ее руководитель Е. Я. Мульдияров очень надеялся найти папоротники в растительном покрове болот. Вот как он об этом рассказывает;: «Нам удалось встретить сообщество с папоротником, вахтой и осокой волосистой, редкое здесь, но так широко распространенное прежде и представленное в торфяных залежах болот поймы Чулыма. Болото оказалось слабозалесенным березой и сосной, иногда березой приземистой. Я был сверхдоволен этой встречей: ведь сколько раз я определял такой торф, сколько проходил перед моими глазами и под микроскопом его образ, зафиксированный тысячелетие назад… И вот она, святая троица! Дожила! Здравствует! Хотя и не один папоротник, а в компании с вахтой и осокой. Но все же его много. И стоят эти растения „по пояс“ в воде, как во всяком топяном болоте, В травяном покрове мы отметили также хвощ топяной, вербейник, гравилат речной, белозор, немного сфагновых и зеленых мхов».

Шли годы, продолжались исследования болот Сибири. Сведений о травяных папоротниковых болотах становилось все больше. И сейчас изучена, конечно, не вся эта территория. Но уже известно, что такие болота встречаются только в южной части Западной Сибири, и то лишь в депрессиях по древним руслам, в долинах рек и вблизи озер. Однако, где проходит северная граница распространения таких болот, мы пока не знаем.

На Северной Двине

В 1980 г. вместе с Молодым биологом А. И. Максимовым мы приехали в Архангельскую область, где были гостями Т. К. Юрковской, уже несколько лет изучавшей огромную болотную систему — Себ-болото. Татьяна Корнельевна — доктор биологических наук, знаток болот нашей страны, высококвалифицированный картограф и великолепный ботаник — работает в лаборатории геоботаники Ботанического института в Петербурге. Для меня она открыла болота архангельского Севера. Раньше судьба забрасывала меня в разные края: то на болота Северного Урала, то на болота Прикамья, Но на Пинеге, правом притоке Северной Двины, в самой глубинке Архангельской области, бывать еще не приходилось. Все здесь: и природа, и окающие жители архангельской деревни — воспринималось остро и радостно.

Уже в XII в, поселились здесь выходцы из Новгорода, «Подивились они обилию ягод на болотах зыбучих, красной дичи и пушного зверя в лесах дремучих, косякам семги в реках жемчужных и осели тут…» — пишет О. Ларин. «Леса черные, блата непроходимые», — говорили новгородцы о Пинежье.

Экспедиция Т. К. Юрковской работала с начала июля, а шел уже август. Поэтому нам предстояло добираться самостоятельно. Путь был довольно сложным: самолет до Архангельска, поезд до Карпогор (районного центра). Затем летели на самолете АН-2 до Труфаново. Под крылом самолета плывут, сменяются ландшафты. Все больше лес и лес… Удивляемся, что не видим болот. Да вот же они: рыжие, огромные, с проблесками воды в мочажинах и редколесьем по окрайкам. Болота снова сменяются тайгой, пересеченной ручьями, речушками, реками, устремляющимися в Пинегу. Она уже соединяется с Северной Двиной, которая впадает в Двинскую губу Белого моря. Северотаежные еловые леса — зональный тип растительности этого края. Район нашего исследования — водораздел Пинеги, Кулоя и Мезени. Эта волнистая равнина, сложенная мореной и водно-ледниковыми отложениями, сильно заболочена.

Из Труфаново мы отправляемся пешком к переправе через Пинегу. Широка река в невысоких берегах и песчаных плесах. На берегах — никого. Как переправиться на другую сторону реки? Едва видны вдали лодки. Кричим: «Лодку, лодкуууу!». Никакого движения. Остается только любоваться великолепным деревянным храмом, контрастно выделяющимся на фоне неба. Кто был создателем этого чуда? Проходит час, другой. И вот наконец с того берега отчаливает лодочка. Еще час — и мы на другой стороне. Впереди 5 км пешего хода вдоль Пинеги до деревни Вальтево, где базируется экспедиция. Закидываем рюкзаки за спину — и вперед. Дорога вдоль берега очень красива, и мы любуемся нетронутой русской природой, берегами реки (то высокими, с выходами красноцветных песчаников; то низкими, с многочисленными плесами). К самой реке подходят ельники, лишь местами уступая место лугам, пожням и пашням. Поздно вечером добираемся до Вальтево. Разыскиваем дом, где устроились болотоведы. Но в нем одна лишь хозяйка сидит за самоваром.